post

− Ты, Иван, − говорил Берлиоз, − очень хорошо и сатирически изобразил, например, происхождение человека от обезьяны, но соль-то в том, что еще до Дарвина многие думали что человек произошёл от других животных, как, скажем, есть племя индейцев, которое считает что люди произошли от собак. Коротко же говоря, ни от кого из них человек не происходил, в том числе и от обезьяны, и необходимо, чтобы ты, вместо происхождения и, скажем, хомо эректусов, описал нелепые слухи об этом происхождении, об отсутствии переходных форм … А то выходит по твоему рассказу, что он действительно произошёл!..
Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.
Те поглядели на него удивленно.
− Извините меня, пожалуйста, − заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, − что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…
Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.
"Нет, скорее француз…" − подумал Берлиоз.
"Поляк?.." − подумал Бездомный.
Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли.
− Разрешите мне присесть? − вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.
− Если я не ослышался, вы изволили говорить, что человек не произошёл от обезьяны? − спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.
− Нет, вы не ослышались, − учтиво ответил Берлиоз, − именно это я и говорил.
− Ах, как интересно! − воскликнул иностранец.
"А какого черта ему надо?" − подумал Бездомный и нахмурился.
− А вы соглашались с вашим собеседником? − осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.
− На все сто! − подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.
− Изумительно! − воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: − Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и верите в бога? − он сделал испуганные глаза и прибавил: − Клянусь, я никому не скажу.
− Да, мы верим в бога, − чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. − Но об этом можно говорить совершенно свободно.
Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:
− Вы − религиозны?!
− Да, мы − религиозны, − улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: "Вот прицепился, заграничный гусь!»
− Ох, какая прелесть! − вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
− В нашей стране религиозность никого не удивляет, − дипломатически вежливо сказал Берлиоз, − большинство нашего населения сознательно и давно приняло истинную веру.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:
− Позвольте вас поблагодарить от всей души!
− За что это вы его благодарите? − заморгав, осведомился Бездомный.
− За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, − многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть верующего.
"Нет, он не англичанин…" − подумал Берлиоз, а Бездомный подумал:
"Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!" − и опять нахмурился.
− Но, позвольте вас спросить, − после тревожного раздумья спросил заграничный гость, − как же быть с отсутствием каких-либо доказательств Бога?
− Увы! − с сожалением ответил Берлиоз, − то что не доказано наличие, не значит что доказано отсутствие! Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства отсутствие Бога быть не может.
− Браво! − вскричал иностранец, − браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Бертрана по этому поводу. Но вот курьез: он хоть и придумал свой чайник, а затем, как бы в насмешку над самим собою, заявил что его на самом деле нет!
− Чайник Расселла, − тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, − также неубедительно. И недаром Патриарх говорил, что Расселовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только глупых атеистов, а Папа просто смеялся над этим конструктом.
Берлиоз говорил, а сам в это время думал: "Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?»
− Взять бы этого Расселла, да за такие рассуждения года на три в Соловки! − совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.
− Иван! − сконфузившись, шепнул Берлиоз.
Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.
− Именно, именно, − закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, − ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: "Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут".
Берлиоз выпучил глаза. "За завтраком… Расселлy?.. Что это он плетет?" − подумал он.
− Но, − продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту, − отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!
− А жаль! − отозвался задира-поэт.
− И мне жаль! − подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал:
− Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бог есть, то, спрашивается, где же следы его управления жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
− Да везде. Всё по воле его! − поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
− Виноват, − мягко отозвался неизвестный, − если чем-то управляешь – неминуемо остаются следы управления. Позвольте же вас спросить, если на всё воля Божья - то откуда на земле страдания, войны, детская смертность, саркома легкого на поздней стадии, наконец?
− тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, − да, саркома, − жмурясь, как кот, повторил он звучное слово. Представьте, родные вам начинают лгать. Вы, чуя неладное, бросаетесь к попам, неистово молитесь, затем к шарлатанам, к гадалкам, а бывает, и к ученым врачам. Как первое и второе, так и третье − совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что на всё воля божья, фактически с пелёнок соблюдал все заповеди, поучал молодёжь к праведности, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что праведник соберется съездить на паломничество, − тут иностранец прищурился на Берлиоза, − пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет − поскользнется и попадет под трамвай!
Неужели вы скажете, что это бог так управился? Не правильнее ли думать, что что всё случайно произошло? − и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.
Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. "Он не иностранец! Он не иностранец! − думал он, − он престранный субъект… Но позвольте, кто же он такой?»
− Вы хотите курить, как я вижу? − неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, − вы какие предпочитаете?
− А у вас разные, что ли, есть? − мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.
− Какие предпочитаете? − повторил неизвестный.
− Ну, "Нашу марку", − злобно ответил Бездомный.
Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:
− "Электронные. С выбором свойств любой марки ".
И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре, сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.
Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: "Нет, иностранец!", а Бездомный: "Вот черт его возьми! А?»
Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.
"Надо будет ему возразить так, − решил Берлиоз, − да, пути господни неисповедимы, никто против этого и не спорит. А дело в том, что…»
Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:
− Да, пускай по вашему пути господни неисповедимы, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что иногда смерть бывает мучительной, вот в чем фокус! Зачем всю жизнь молиться и соблюдать непонятные традиции, не лучше-ли просто получать удовольствие от жизни?
"Какая-то нелепая постановка вопроса…" − помыслил Берлиоз и возразил:
− Ну, здесь уж есть преувеличение. Есть известное "Пари Паскаля" …
− "Пари Паскаля", − внушительно перебил неизвестный, − это сущий бред. Откуда вам знать, кого вы встретите на том свете - Иисуса или Аллаха? Нельзя же одновременно крестик носить и мечеть посещать. Правда ведь, Иван Николаевич!
− Откуда вы знаете, как меня зовут?
− Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? − здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер "Литературной газеты", и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.
− Я извиняюсь, − сказал он, и лицо его потемнело, − вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.
− О, с удовольствием! − воскликнул неизвестный, − здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.
− Вот что, Миша, − зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, − он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам.
Спрашивай у него документы, а то уйдет…
− Ты думаешь? − встревожено шепнул Берлиоз, а сам подумал: "А ведь он прав!»
− Уж ты мне верь, − засипел ему в ухо поэт, − он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит, − поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, − идем, задержим его, а то уйдет…
И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.
Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.
− Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам.
Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, − веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.
Те сконфузились. "Черт, все слышал," − подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово "профессор" и начальную букву фамилии − двойное "В".
− Очень приятно, − тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документы в карман.
Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью.
− Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? − спросил Берлиоз.
− Да, консультантом.
− Вы − немец? − осведомился Бездомный.
− Я-то?.. − Переспросил профессор и вдруг задумался. − Да, пожалуй, немец… − сказал он.
− Вы по-русски здорово говорите, − заметил Бездомный.
− О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, − ответил профессор.
− А у вас какая специальность? − осведомился Берлиоз.
− Я − специалист по философии атеизма.
"На тебе!" − стукнуло в голове у Михаила Александровича.
− И… и вас по этой специальности пригласили к нам? − заикнувшись спросил он.
− Да, по этой пригласили, − подтвердил профессор и пояснил: − Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист.
− А-а! Вы историк? − с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.
− Я − историк, − подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу:
− Имейте в виду, что Иисусa нe существовалo.
− Видите ли, профессор, − принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, − мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.
− А не надо никаких точек зрения! − ответил странный профессор, − просто он нe существовал, и больше ничего.
− Но святое писание...  − начал Берлиоз.
− Подделка! − ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: − Фантазия, худлит. Ну как вот это например: в белом плаще…